О правде и войне

— Я СЕЙЧАС играю роль генерала КГБ в российско-американской картине «Блокада». Мы сняли уже больше половины фильма — и вдруг в Санкт-Петербурге растаял снег. Работу остановили до зимы, и у меня появились свободные дни.

— Сейчас чуть ли не каждый месяц вскрываются все новые и новые документы, в том числе и о войне. Развенчиваются мифы, ниспровергаются герои. Но нужно ли обнародовать всю правду или какие-то страницы истории лучше оставить закрытыми?

— У меня отец воевал, и умер он от старых ран. Я в это поколение никогда камень не брошу. Да и потом… Если и вытаскивать какие-то неприятные истории, то нужно к этому очень бережно относиться. Война есть война. И что там происходило на самом деле, никто не знает. Нам всегда говорили, что Гитлер был дебил, идиот. Хорош идиот, когда он полмира завоевал! Я не понимаю, как идиот сумел победить полмира?! Или те солдаты, которые кидались на дзоты. Разве их заставляли кричать «За Родину, за Сталина!»? Эти люди свято верили в свое дело. И так мало их осталось!

О кино и политике

— ВЫ политикой интересуетесь? Кто у нас президент, знаете?

— Слышал (смеется).

— Вас звали баллотироваться в депутаты, к примеру? Ведь вы с вашей популярностью легко бы выиграли выборы.

— Я могу пройти выборы. Но вы можете мне объяснить: зачем?

— А если объясню, пойдете?

— Нет! Более грязных дел, чем политика, нет. Я и без депутатства или губернаторства могу кого-то наказать, у этого отобрать, а тому, наоборот, дать. Если бы вы знали, сколько народа ко мне приходит с просьбами. Возьмите церковь Рождества Богородицы в Путинках на Дмитровке. Я отобрал ее у государства еще в те времена, когда и думать об этом нельзя было. Это очень старый храм, XVII века, стоит около театра «Ленком».

— Вы действительно истинно верующий? Я понимаю, говорить публично о таких вещах не очень принято…

— Да, я верующий. Правда, хожу в церковь только по праздникам. На Пасху обязательно отстаиваю всю службу, иду на крестный ход. Знаете, меня бабушки в нашей церкви избрали хранителем кружки. Но я отказался. Они ко мне на батюшку жаловаться ходят. Такой вот церковный староста! (Смеется).

— Но слышал, вы азартный человек, игрок. А ведь это считается большим грехом.

— Большим, не большим… Грех уже то, как мы живем. Особенно в России.

— Ну уж у вас-то наверняка была возможность выбирать страну.

— Была. И я, дурак, не уехал. Давным-давно у меня была любимая девушка, американка, очень образованная. Она предлагала: «Давай поженимся!» Но потом ее выслали как американскую шпионку, а я на долгое время стал невыездным.

— И все же. Неужели профессия депутата для вас такая стыдная? Ведь сидят же в Думе Карелин, Третьяк.

— Карелин, Третьяк — это понятно. У спортсменов короткий век. А актерам-то что там делать?

— Но в свое время в парламент шли и Марк Захаров, и Галина Волчек, и Олег Басилашвили. Шли с искренним желанием что-то поменять к лучшему.

— Да, они искренне этого хотели. Но потом поняли, что это невозможно. И ушли из политики. Депутатская зарплата меня не интересует. Знаете, Раневская в свое время хорошо сказала: «Деньги прожрала, а стыд остался». Если я хочу заработать, я заработаю их своей профессией. Я видел, как некоторые очень близкие мои знакомые попадали в Думу и буквально через полгода становились другими людьми.

— Вы считаете, что надо ставить барьеры западным фильмам?

— Во многих странах показывается 70% национального кино и 30 — зарубежного. В этом случае прокатчики будут везти качественное иностранное кино. А сейчас можно везти что угодно. В итоге российский зритель не помнит, кто такой Черкасов или Никулин. А Шварценеггера знают.

— Я согласен с вами — западное кино нужно ограничивать. Но не получится ли так, как с автомобилями? Приток иномарок в Россию заморозили, а наши машины от этого лучше не стали.

— Да у нас хороших автомобилей в природе нет!

— А кино есть?

— Да! «Война и мир» Бондарчука, весь Тарковский, Герман. Люди на это еще как пойдут. Я уверен! Я сейчас снимаюсь у Соловьева в «Анне Карениной». Знаете, если народ уже до такой степени одичал, то надо просто поднимать его за шкирку, как щенка, тыкать носом и говорить: «Еще Толстой был! Запомни! Тол-стой! Не «Та-ту», а Толстой». Тогда, может, что-то изменится.

О бездарях и семейных узах

— ВЫ все правильно говорите, но на собственном опыте мы убеждаемся: на рынке очень трудно продвинуть нормальные издания — газеты, журналы, книги. А любая «желтуха» моментально раскупается. Получается, народ с удовольствием это потребляет и даже рад обманываться.

— Надо бороться. Как в том анекдоте. Живет семья: папа ростом 1 м 10 см, мама — 1 м. Входят сын — 90 см и его подруга, девочка, — 80 см. Сын говорит: «Папа, мама, мы решили пожениться». Папа выпил стакан водки и говорит: «Давай, сынок! Так и дойдем до серых мышей».

— Вот я и хочу вас спросить, зачем и вы с вашим героем из «Next», и Безруков с «Бригадой» в топку прославления криминала столько дров подбросили? При вашем-то таланте!

— Разве я прославлял криминал в этом сериале? Я Робин Гуда играл. Всю картину защищаю бедных.

— Но на чем-то же ваш герой разбогател. Не у станка же он стоял?

— Одну секундочку! Я играю старого вора в законе. А вор в законе вообще не имеет права иметь никаких денег. Ни жены, ни детей, ни имущества — ничего. Ему положено быть два месяца на воле, а потом снова садиться в тюрьму.

— Сидит-то он больше не в тюрьме, а в Думе. Да и по фильму он далеко не бедный: квартира, дача, машина и «детишкам на молочишко» кое-что оставил.

— Я попытаюсь объяснить, почему вообще согласился участвовать в этом проекте: меня волновала история семьи. Отношения между двумя друзьями. Или тот момент, когда в герое просыпается чувство отцовства. Или любовь, которая на него обрушивается.

— В чем с вами соглашусь, так это в необходимости возрождать Семью. Как, по-вашему, надо сегодня воспитывать детей, чтобы они не стали «потерянным поколением»?

— Существуют спорт, книги. Существует деревня. Я убежден, что ребенок должен воспитываться с животными — в этом случае он вырастет намного добрее. Не важно, кто это будет: собака, кошка, хомячок. Но он поймет, что слабого нельзя обижать. Есть еще церковь. Да масса других вещей! У меня отец был главным режиссером в театре в Фергане. Мы не бедствовали. Но первые дорогие туфли мне купили только на выпускной вечер. Отец привел меня в магазин и говорит: «Выбирай!» Мне ни фасон, ни размер были не важны. Я выбрал самые дорогие — за 32 рубля — и пальцем показываю: вот эти. Пальцы подогнул, с трудом влез в них. Домой с выпускного вечера я шел босиком. К чему я это рассказываю? Когда твои дети начинают понимать, что деньги не падают сверху, что они зарабатываются очень тяжелым трудом, они начинают по-другому относиться к жизни. Когда моя дочь была маленькой, она сидела за кулисами, видела, какой я выходил мокрый после спектакля. Как мы выжимали рубахи. Так же меня за кулисы водил отец. В 5 лет я первый раз вышел на сцену. Ездил по гастролям с отцом и матерью. И прекрасно понимал, что это за труд.

Простая сказка

— СКАЖИТЕ, может быть, актеры знают какой-то «рецепт молодости»? Вы, артисты, стареете медленнее, чем обычные люди. Может быть, вы, как вампиры, вытягиваете из зрителей энергию?

— Нет, дело не в энергии. У нас на курсе учились ребята-москвичи. У них были дом, семья. А у меня — общага. По ночам я разгружал вагоны на Рижском вокзале, чтобы как-то жить. Домой, в Фергану, возвращаться нельзя — это смерть.

— То есть позор?

— При чем здесь позор? Смерть. Нормальная физическая смерть. Поэтому нужно было сделать все, чтобы остаться в Москве. Мне терять было нечего. И слово «выживание» для меня имело свой первоначальный смысл. Все, что я сделал, сделал своими руками. Я прекрасно понимаю, что мне сидеть на месте нельзя — я помогаю семье брата, маме. Не имею права болеть. Организм как бы работает за двоих.

— Отдыхать себе не позволяете?

— У меня есть дом на Валдае. Там я впервые понял, что воздух имеет вкус. Когда я туда приезжаю, то за два дня могу отдохнуть, как за месяц. Все отключаю, даже часы снимаю.

— Обычно люди с достатком покупают путевки в дорогие отели — там рестораны, казино, пляжи.

— Не могу лежать на пляже. Я не понимаю, как можно встать в семь утра и бежать занимать лежаки. Для меня отдых — это когда я могу сесть на берегу озера на Камчатке, где рядом вообще никого. Или в Астрахани я в пять утра с егерем уплываю куда-нибудь. И только вода, камыши, миллионы птиц вокруг.

— Рано или поздно любая профессия надоедает и все роли оказываются сыгранными…

— Как это? У меня еще «Король Лир» впереди. Есть к чему стремиться.

— Но ваши коллеги по цеху открывают рестораны, стоматологические клиники.

— Я тоже сейчас хочу открыть одну вещь — в Астрахани, на берегу. Там вдоль Волги стоят дебаркадеры. Они все расписаны на год вперед. Это, оказывается, стоит сумасшедших денег. И мы хотим построить маленькую гостиничку на берегу, человек на двадцать.

— Как часто вам удается выкроить время для таких поездок? Ведь самый сильный страх современного делового человека — выпасть из этого бешеного ритма жизни.

— Знаете, я долго болел. Почти год пролежал в больнице. Я думал, что все пропущу, все уйдет — и в театре, и в кино. Казалось, все с транспарантами выйдут: «Где ты, наш родной, любимый?!» А оказалось, никто не заметил, что меня не было. Думали, снимается где-то. И у меня произошла переоценка ценностей. Отношение к жизни, к себе изменилось. К людям стал по-другому относиться. Теперь я понимаю, что о н и — т а к и е.

Дата публикации на сайте: 20.06.2006 г.