Энергия Александра Абдулова впечатляет
– он играет в «Ленкоме», занят в
антрепризах, снимается в кино и в
телесериалах, растит трехмесячную
дочь, а сейчас приступает к съемкам
нового фильма. Знаменитый актер настолько
увлечен своим режиссерским проектом,
что готов говорить о нем бесконечно.
И, конечно, о своей дочке. Накануне
отъезда на съемочную площадку в
Астраханскую область Александр АБДУЛОВ
ответил на вопросы «Новых Известий».
– Александр Гаврилович, вы уже нашли
название для своей картины?
– Пока нет. По смыслу больше всего
подходят «Выкидыш» и «Выкрест».
– Это буквально или фигурально?
– Герой фильма действительно выкидыш
– его отец погиб, а мать была тяжело
ранена при научном эксперименте и
умерла от болевого шока, потому что
согласилась на преждевременные роды
без анестезии. Это было в середине 50-х
годов ХХ века. А выкрест он, конечно,
фигуральный – это человек, который
меняет систему ценностей, когда все,
во что он верил раньше, идет прахом. Мне
интересно сыграть эту разительную
перемену, когда интеллигентный ученый,
физик, университетский профессор
превращается в одержимого...
– Почему это с ним происходит?
– Потому что рушится его мир. Наука
загибается, друзья бегут за границу,
его учеников и любимую женщину убивают,
а его самого хотят упечь в шарашку.
– В шарашку? Шарашки были при Сталине,
а ваш герой, как вы сказали, родился в
пятидесятые годы...
– А вы уверены, что сейчас их нет?
– Чтобы наши ученые работали в заключении?
Уверен, что нет.
– А я не уверен.
– Да вы фантазер.
– Конечно. Какое же игровое кино без
фантазии? С другой стороны, как знать...
Четыре года назад я написал в сценарии
про зомбированных собак, а недавно по
телевизору передали, что американцы
закончили опыты по зомбированию животных
и перешли к зомбированию человека в
военных целях.
– Какие еще чудеса ожидают нас в вашем
фильме?
– Тут мы дали волю воображению. В нашей
шарашке сидит француз, который выдерживает
любой электрический ток, и китаец,
который в огне не горит.
– А в воде тонет?
– Скоро увидите. Причем в исполнении
Кости Цзю.
– Уж не хотите ли вы сделать из Кости
нашего Чака Норриса? Из него получился
бы очень крутой Уокер...
– По-моему, у Кости есть для этого все
данные.
– Знаете, что говорят про Норриса? Что
если Чак попадает в воду, то не Чак
мокнет, а вода чакнет. А про Костю после
вашего фильма будут говорить, что если
Костя попадает в пламя, то не Костя
воспламеняется, а пламя костенеет. От
ужаса, естественно.
– У нас в сценарии свои шутки. Когда
шарашкино начальство видит несгораемого
китайца, оно говорит: «Знали б мы раньше,
что такое возможно, хрен бы американцы
во Вьетнаме со своим напалмом что-нибудь
сделали...»
– А я было подумал, что вы совсем всерьез
снимаете...
– Если совсем всерьез, зритель со скуки
помрет. У меня два ориентира – фильмы
про Индиану Джонса и про Джеймса Бонда
в исполнении Коннери. У него, как вы
знаете, с чувством юмора все было в
порядке.
– Индиана и бондиана сразу – это лихо.
Над чем же работают в вашей шарашке?
Супероружие небось изобретают?
– А как же! Если герой метит в сверхчеловеки,
должно же у него быть сверхоружие!
– И как оно действует?
– Наносит тепловой удар с любого
расстояния. Допустим, какая-нибудь гора
заслоняет вам вид на море. Наводите на
нее аппарат, нажимаете на кнопочку, и
р-раз! вместо горы – чудный морской
пейзаж.
– А если кто-то заслоняет вид на теплое
место?
– Для моего героя это мелковато. Вот
вызвать ураган или землетрясение в
назначенном месте – другое дело. В
одном эпизоде он спрашивает заказчиков:
«У вас в Индонезии никого нет?»–«Никого».–«Ну,
тогда смотрите». И тут же Индонезию
сносит чудовищное цунами.
– Что говорят ваши научные консультанты
о возможности создания такого аппарата?
– Когда наш художник показал в Институте
физики его чертежи, сделанные по моим
наброскам, один доктор наук ему сказал:
«Немного доработаем – и Нобелевскую
пополам». Оказывается, они разрабатывали
лазер с ядерным надувом. Не знаю, что
это такое, но звучит красиво.
– Может, в вас действительно пропадает
изобретатель? Какие у вас отношения с
техникой?
– Помню, в детстве я любил втыкать
шпильки в розетки и смотреть, как железо
краснеет, а потом белеет. Но вообще мне
интересна не физика, а психика.
Человеческие характеры.
– Психически и физически ваш герой
напоминает инженера Гарина. Впрочем,
ученый безумец – самый популярный в
кино тип ученого.
– Конечно, мы отталкивались и от Гарина,
и от доктора Но, и от других одержимых,
но, надеюсь, создали оригинальный
сценарий.
– Второй популярный тип ученого на
экране – чудак, чьи изобретения
используют во зло.
– Есть у нас и такой – приемный отец и
учитель героя. Он думает, что изобретает
на благо общества, а герою тепловой
аппарат нужен для захвата власти над
миром.
– Героиня у вас тоже есть?
– А как же. Все как положено. Красавица,
любительница приключений. Еле нашел
актрису. Просто беда какая-то с бабами.
Есть талантливые, но некрасивые, есть
красивые, но бездарные, но так, чтобы
то и другое вместе... Я уж Милу Йовович
стал уговаривать, но она только через
два года освободится. В Польшу хотел
поехать на кастинг, но вовремя вспомнил
про Евгению Крюкову.
– Она недавно ведьму сыграла – самая
пара для одержимого изобретателя.
– Она его выбирает не потому, что он
одержимый, а потому, что он другой. Он
же ей не что-нибудь предлагает, а целый
мир.
– А она хочет стать владычицей морскою,
да чтобы золотая рыбка была у нее на
побегушках?
– Она идет с ним до определенного
момента, пока не понимает, что он
заигрался и уже не может остановиться.
– Что вы готовы считать успехом фильма?
Шум в прессе или кассовые сборы?
– Однозначно, сборы. СМИ все равно
напишут так, как напишут. Когда я снимался
в «Мастере и Маргарите», меня спрашивали,
не было ли какой чертовщины на съемках,
а я отвечал, что чертовщина начнется
после того, как фильм покажут по
телевизору. И в самом деле, после премьеры
наступил настоящий бал Сатаны...
– Вы, как я слышал, недавно пострадали
от «желтой» прессы.
– Дважды, черт бы их побрал! Один раз в
Самаре после премьеры «Женитьбы» –
сумасшедший был прием, зал просто выл
от восторга, как в лучшие времена «Юноны»
и «Авось». А у Саши Захаровой день
рождения. Устроили самарцы вечер в нашу
честь. Подошла ко мне девушка, пригласила
потанцевать. 37 градусов жары, мы все
никакие, но отказываться неудобно, и я
пошел. Кто-то нас сфотографировал, дал
подпись «Пьяный разврат Абдулова» и
якобы прямую речь этой девочки, что я
де к ней приставал. Так она, прочитав
эту публикацию, прислала мне заверенное
письмо, что ничего подобного не говорила.
Сволочи, одно слово. Хорошо, что жена у
меня умница, все понимает. А в другой
раз после моего дня рождения в ЦДЛ в
полвторого ночи наскочили на нас с
Ярмольником два папарацци и давай
щелкать. Мы их взяли за фотоаппараты и
потребовали уничтожить снимки. Один
стер, другой нет. И что, мерзавец, придумал
– дал свою фотографию с кровью на лице
и написал, будто мы били их ногами. Да
у меня двадцать свидетелей, что никто
их не бил! Сам он себе нос расковырял и
по лицу размазал. В конце концов, мне
это как мужику обидно – если бы я его
действительно избил, черта с два бы он
у меня до редакции добрался, разве что
до больницы на «скорой». Да ну их к бесу!
– Кстати, о женах и любовницах...
– И вы туда же?!
– Нет, я фигурально. У вас три
профессиональных увлечения: сцена,
кино и телевидение. Кто здесь жены и
кто любовницы?
– Театр – это жена, а остальные –
любовницы, менее или более любимые в
разные периоды жизни. Понимаете, я не
люблю пустоты в своей жизни. Захаров
ведь не может каждый месяц ставить для
меня спектакли. Новый спектакль – раз
в год, раз в два года... Хочешь не хочешь,
возникают пустоты. Их надо заполнять.
Тут и появляются кино, театр, антрепризы...
Но я заполняю пустоту своей профессией,
а не иду в бизнес, не торгую булочками
или памперсами. Хотя за первые три
месяца жизни моей дочки я понял, что
если кому-то надо поставить памятник,
то это изобретателю памперсов.
– А ваша режиссура – тоже средство от
пустоты?
– Режиссура – это не профессия, это
состояние души. Причем засасывающее.
Я же после «Бременских музыкантов» дал
себе зарок никогда больше ею не
заниматься, чтобы не переживать еще
раз весь этот ужас. И не удержался. Но
уж сейчас я хотя бы постараюсь избежать
ошибок, которые сделал тогда.
– Вам не чужда самокритичность?
– Я же нормальный человек и понимаю,
что на ошибках учатся. Теперь у меня
каждый кадр заранее продуман, и не
просто продуман, а нарисован. Комикс
можно издавать!
– Классная идея. В Америке фильмы по
комиксам делают, а мы будем комиксы по
книгам.
– Я о другой книге думаю – воспоминания
хочу написать. Столько встреч было
интересных, не забыть бы. От Киссинджера
до Жаклин Кеннеди и Параджанова...
– А я подумал, вы американцев не любите.
– Одних люблю, других нет. Когда Артур
Миллер подвел ко мне человека познакомиться
и сказал: «Это Генри Киссинджер», у меня
руку свело, которую я ему уже протянул...
– А от появления Жаклин Кеннеди у вас
ничего не свело?
– Если бы это произошло в моей жизни
пораньше, то могло бы свести меня с ума.
Но я все равно был счастлив, что такая
ослепительная женщина зашла ко мне в
гримерную после спектакля. Не думаю,
что многие американские актеры могли
бы этим похвастать. Я, между прочим,
нашел ход для книги мемуаров – обращение
к отцу. Он ведь всегда был для меня
главным судьей. И вот я, обращаясь к
нему, говорю: «Как жалко, отец, что ты с
ними не познакомился!»
– А сейчас, как я понимаю, главный
человек для вас – дочь?
– После ее рождения у меня начался
новый этап в жизни. Полная переоценка
ценностей. Я по-другому стал относиться
к работе, к людям, к семье... Друзья
говорят: «Саня, давай загуляем!», а я к
Женьке. Это чудо какое-то...
– Это чудо называется «поздний ребенок».
– Все-то вам надо назвать...
– Профессия такая. А вам все надо
сыграть. Художника вот сыграли в «Веселых
похоронах», теперь физика будете
изображать. Нелегко вам будет после
Баталова и Смоктуновского в «9 днях
одного года». Лучше их пока никто физиков
не сыграл.
– Кто ж говорит, что будет легко? Пока
вот общаюсь с физиками, наблюдаю, а там
посмотрите сами. Съемки вот-вот начнутся.
– Много будет побоищ в фильме?
– Как в «Пёрл-Харборе». С побоища и
начнем. С охоты на браконьеров. С
вертолетами, с бомбежкой...
– У вас такой большой бюджет?
– Не такой большой, как у «Терминатора»,
но большие люди помогают.
– Неужели сам Шварценеггер?
– Не совсем Шварценеггер, но тоже
губернатор. Астраханской области. У
нас с ним общий интерес – мы оба хотим
показать, как разделываются с
браконьерством.
– Навсегда разделываются?
– Куда там... Когда «Пёрл-Харбор»
кончается, один из терминаторов говорит:
«Ну, больше они сюда не сунутся». Другой
ему отвечает: «Да нет. Это только до
следующей субботы». А там все по новой.
Так вот и живем...